Такая мода: письма в никуда. Сидишь и пишешь, сам себе, как – шиза О ерунде кровавого суда, о низком старте с белого карниза.
Об умерших /конечно – хорошо/, а о живых небрежно и некстати… И кофе пьёшь… а пишешь, что – пишо. И в троны трансформируешь кровати.
В моем письме красиво жгут мосты и раны терпят килограммы соли
и в рамах чаще - видятся кресты /а их ленивый только не мусолил/
В наушниках остатки кумпарсит. По клавишам – танюхе, петьке, ваське , так пишешь – «кто? Иуда? Да – висит…))) как миленький висит до ночи в аське… А Бог давно оффлайн… и коньяка две капли…в общем дело очень плохо…»
И так легка писателя рука и буковки с проворностью гороха из пригоршни на белые листы «святого» Word’a… что бумага?!
И снова в рамах высятся кресты, и шторы реют краешками флага…
не стихоплет
Поэт Поэту – друг! …до выявленья в мебели скелетов, до странно-недопитого – «а вдруг…», пусть до любви, до первых пистолетов…
До форума… а в трауре тех лент смешная категория наезда… и выключая комп, и из легенд, украдкой выхожу я из подъезда.
Вот это – жизнь.
И Тот, Кто создал нас, без сожаленья скручивает лассо. А на ногах извечный адидас, внутри – два чая, вермишель без мяса.
И я ни сном ни духом про - пишо. Да потому что выросла – где надо… где слишком отличалось «хорошо», попахивая мойвою и адом.
Строчить письмо… любой большой звезде, пылинке, и самой себе на сдачу. Мой адресат живёт почти - везде… Он глух и слеп… и на мою удачу ещё и нем, /не только когда ест/, а потому и спорить ему тяжко, что в окнах моих – РАМЫ, а не крест, что мой бокал – зелёная баклажка.
У задней мысли отрастает хвост, она хоть и не ящерка, но всё же: не думаешь – какой к едрене мост сжигаем мы, когда уходим. Может так вдребезги прощаясь, легче жить, в своей глухой красивенькой печали, достраивая строчек этажи, с крылечком троеточия в начале.
Такая мода – письма в никуда… А тут в - куда, но – мимо, мимо, мимо… Как будто это я уже – звезда… глуха и слепа нема неумолимо…