Один, как заправский мясник, в уме разделял меня на крутые ляжки, впалый живот и груди, умещавшиеся в его ладонях. Хотел, чтобы поутру я бабочкой выпархивала из кокона одеяла и крылышками бек-бек-бек над его чашкой кофе. А он, невыспавшийся и злой хоть в фас, хоть в профиль, бычком прожигал бы газету. Бочком, бочком - так мы и расходились. По одиночке расхлебывали баланду из талого весеннего снега.
Другой читал за меня молебны, на шею мне вешал ладонку, да не заладилось у Магдалины и праведника. Он кормил меня духовной пищей, рассуждал о боготворчестве Луначарского, цитировал Павла Флоренского, изъяснялся точными рифмами. Но не ударил и пальцем о палец, чтобы мы могли съездить к коралловым рифам. Тем летом я улетела одна пить мадеру в таверне у моря, он остался причащаться кагором.
Всю осень дождь лился на голову контрастным душем. Третий бросал деньги на ветер, но не желал тратиться на меня душевно. Долго примерял, нарцисс, крутился у кривых зеркал: иду ли я ему к лицу, подчеркиваю ли цвет глаз?.. Все шито белыми нитками: никто из них меня не любил. Каждый норовил перекроить, подогнать под себя, а в результате распарывал меня по швам и оставлял лежать по углам тряпьем.
Казалось бы, типично женская иллюзия: когда любишь кого-то, думаешь, что обязана помочь ему измениться. Но мужчины также загоняют нас в свои стандарты, приноровляют под свои пороки, привычки вредные, ночные страхи и - здравствуй, Зигмунд Фрейд! - Эдипов комплекс. Разыгранный по нотам кризис средних лет у мальчика, которому едва за двадцать, и бес в подреберье у трижды семьянина, отца детей и прочих сперматозоидов, не достигших цели.
Четвертый, пятый, шестой... n-ый. Ты учишься с одинаковой покорностью принимать его кнут и пряник, делать миньет и книксен. "Рядом с тобой все прекрасно, даже я" принимаешь еще за шутку, не забываешь притом смеяться. Потом осознаешь: все они любили не тебя, красавица, а свое о тебе мнение. Свое единственно верное мнение. Неповторимые, неисправимые...