....я бегу от себя, в лунном грунте следы оставляя, на попутной комете с искрящимся ярким хвостом...
Она не хочет, чтобы они были, а они есть, всё есть и вот существуют. Живут, не дышат и как бы вне всего. Стоят, скованы, вздрагивают, когда она проносится по комнате ища что-нибудь. Её сильные ноги ударяются о пол, доносятся вибрацией до комода, вибрация проносится по его ящикам вверх, и они иногда чуть приоткрываются и закрываются вновь с лёгким стуком – они слишком новые, и вот импульс, возникший в её голове и затем передавшийся в мышцы ног, а затем в пол и доходят до них. Страшные для её сознания статуэтки клоуна, жирафа, Афродиты Милосской … и ещё какие-то не могу вспомнить, да, что-то ещё было, наверно более значимое…
Она не трогала их уже очень давно. Поставила вот так, как ей было когда-то приятно, а сейчас уже и не замечала их присутствия – руки не доходили выбросить. Статичность происходящего слишком «устраивала», комфор-р-ртно… Не-е, не комфортно, просто лень. Безразличие к мелочам. Что вокруг? Да, пошло оно… Как и давно брошенные ею на диван книги – они и не нужны совсем, она не возьмёт их больше в руки и не прочтёт, а они всё лежат «не на месте» и как бы ждут, что она откроет хоть одну. Ведь их жизнь состоит их прикосновений рук или глаз, или всего вместе – это и есть смысл их существования. Хотя, какой уж тут смысл… И у кровати её тоже лежали вещи как бы забытые, и опять книги, шорты, журналы, фантики от конфет, пилочка, серёжки на тумбочке и все они, ой какое несуразное слово, аж мороз по коже, ну, вообщем, – валялись.
И лучшее, что теперь могло с ними произойти – они могли быть убраны на место, хотя с её характером… вряд ли. Ой, и вообще, ну, какое может быть место у исписанных клочков бумаги, лопнувших шариков, дисков без коробочек и прочего хлама? Наверно, только мусорное ведро – единственный верный выход. Эх, ладно, в ящик всё это, где темно и не видно. Там они уже не увидят ни себя, ничего вообще. Они как бы во «временной» могиле. Пока не понадобятся. И всё же это не свалка – там с ними происходит самое плохое, там у них нет надежды ни на взгляд, ни тем более на прикосновение.
И плюшевый мишка с оторванными частями своего бывшего пушистым тела, не будет обнят мальчуганом-хозяином, что давно вырос. А они дружили, он прижимал мишку к себе, ложась спать. Теперь у хозяина другие игрушки. Да, это нормально, ведь только люди способны взрослеть. Хотя так же истёрты утратами и приобретениями, а вещи их прикосновениями и пылью.
Лапа мишки высовывается из пластикового пакета, и теперь только вечно голодные помойные чайки иногда теребят её своими клювами, и тем самым продлевают существование. А когда мишку совсем завалит мусором, то он перестанет быть даже лапой от самого себя.
Она пронеслась по комнате опять и снова, комод вздрагивал, статуэтки тоже вздрагивали.
В нижнем белье и носках она бегала по квартире, ища коробку. Длинные волосы очень странного оттенка метались по плечам в такт голове, ну да они же на голове растут, ложась и снова взлетая, когда она резко меняла направление вдруг вспоминая , что коробка должна быть «вроде там».
Желанная ёмкость нашлась под кроватью. В принципе, нужную функцию мог выполнить и пакет, но… Она взяла её в руки – это была коробка из под каких-то очень красивых туфель, во всяком случае на крышке были нарисованы очень красивые такие красные лаковые, а впрочем нарисовать то можно всё что угодно, хоть калоши, они так же блестят.
Открыв и вынув из неё сломанные часики и осколки маленького зеркальца – наверно зеркальце было маленьким Раз осколков так мало, девушка потрясла коробку дном вверх и побежала к комоду.
Комод встретил её приоткрытыми ящиками и унылыми запыленными статуэтками. Она не выбирая смела всё с комода, и только Афродиту, покрутив перед глазами, решила оставить. «Красивая женщина, хоть и без рук… хм» - подумала девушка
Рамку тоже оставила одну – в ней был белый сухой почти прозрачный листок какого-то тропического растения, а фоном была белая бумага, так что они почти сливались если сильно не присматриваться. Но ей нравилось. Это как бы было отсутствие и присутствие. «Белое на белом за небом останется»
Всё остальное, неважное, было аккуратно сложено в коробку и отнесено знакомой художнице «в жертву».
Она не трогала их уже очень давно. Поставила вот так, как ей было когда-то приятно, а сейчас уже и не замечала их присутствия – руки не доходили выбросить. Статичность происходящего слишком «устраивала», комфор-р-ртно… Не-е, не комфортно, просто лень. Безразличие к мелочам. Что вокруг? Да, пошло оно… Как и давно брошенные ею на диван книги – они и не нужны совсем, она не возьмёт их больше в руки и не прочтёт, а они всё лежат «не на месте» и как бы ждут, что она откроет хоть одну. Ведь их жизнь состоит их прикосновений рук или глаз, или всего вместе – это и есть смысл их существования. Хотя, какой уж тут смысл… И у кровати её тоже лежали вещи как бы забытые, и опять книги, шорты, журналы, фантики от конфет, пилочка, серёжки на тумбочке и все они, ой какое несуразное слово, аж мороз по коже, ну, вообщем, – валялись.
И лучшее, что теперь могло с ними произойти – они могли быть убраны на место, хотя с её характером… вряд ли. Ой, и вообще, ну, какое может быть место у исписанных клочков бумаги, лопнувших шариков, дисков без коробочек и прочего хлама? Наверно, только мусорное ведро – единственный верный выход. Эх, ладно, в ящик всё это, где темно и не видно. Там они уже не увидят ни себя, ничего вообще. Они как бы во «временной» могиле. Пока не понадобятся. И всё же это не свалка – там с ними происходит самое плохое, там у них нет надежды ни на взгляд, ни тем более на прикосновение.
И плюшевый мишка с оторванными частями своего бывшего пушистым тела, не будет обнят мальчуганом-хозяином, что давно вырос. А они дружили, он прижимал мишку к себе, ложась спать. Теперь у хозяина другие игрушки. Да, это нормально, ведь только люди способны взрослеть. Хотя так же истёрты утратами и приобретениями, а вещи их прикосновениями и пылью.
Лапа мишки высовывается из пластикового пакета, и теперь только вечно голодные помойные чайки иногда теребят её своими клювами, и тем самым продлевают существование. А когда мишку совсем завалит мусором, то он перестанет быть даже лапой от самого себя.
Она пронеслась по комнате опять и снова, комод вздрагивал, статуэтки тоже вздрагивали.
В нижнем белье и носках она бегала по квартире, ища коробку. Длинные волосы очень странного оттенка метались по плечам в такт голове, ну да они же на голове растут, ложась и снова взлетая, когда она резко меняла направление вдруг вспоминая , что коробка должна быть «вроде там».
Желанная ёмкость нашлась под кроватью. В принципе, нужную функцию мог выполнить и пакет, но… Она взяла её в руки – это была коробка из под каких-то очень красивых туфель, во всяком случае на крышке были нарисованы очень красивые такие красные лаковые, а впрочем нарисовать то можно всё что угодно, хоть калоши, они так же блестят.
Открыв и вынув из неё сломанные часики и осколки маленького зеркальца – наверно зеркальце было маленьким Раз осколков так мало, девушка потрясла коробку дном вверх и побежала к комоду.
Комод встретил её приоткрытыми ящиками и унылыми запыленными статуэтками. Она не выбирая смела всё с комода, и только Афродиту, покрутив перед глазами, решила оставить. «Красивая женщина, хоть и без рук… хм» - подумала девушка
Рамку тоже оставила одну – в ней был белый сухой почти прозрачный листок какого-то тропического растения, а фоном была белая бумага, так что они почти сливались если сильно не присматриваться. Но ей нравилось. Это как бы было отсутствие и присутствие. «Белое на белом за небом останется»
Всё остальное, неважное, было аккуратно сложено в коробку и отнесено знакомой художнице «в жертву».